Эпсилон Эридана - Страница 38

— А что, и торпеды на ней были? — спросил Абдулла.

— К сожалению, были. Один из батискафов уничтожен.

— Кто-то погиб?

— По счастью, нет.

Большой батискаф как бы прилип к палубе лодки. После этого на экране поплыли виды внутренних отсеков с разбросанной одеждой. Потом появилось изображение маленького диктофона и послышалась фонограмма первого и последнего боя "Си Гвард".

— Ребята, вам что-нибудь известно о цели создания субмарины? С каким врагом она должна была сражаться? — спросила Маша.

— Нет, — ответил Карло. — Нас посадили в ракету, когда еще ничего толком не знали. Взрослые очень нервничали, говорили, что все началось внезапно и во многих местах сразу. А подводную лодку построили давно. Она предназначалась для исследования Зеленого океана. Но я не знал, что лодка вооружена.

— Видимо, ее вооружили втайне.

— Значит, кто-то догадывался об угрозе?

— Похоже на то.

— Но куда же делись люди? — спросил Абдулла.

— Исчезли. Исчезли из лодки, исчезли с планеты.

— Все?

— Погибших было очень мало. Живых мы пока не нашли. Вот, поглядите.

Маша включила видеозапись, сделанную роботом в Трое. Дети сначала подавленно молчали. Потом начали оживляться.

— А я знал Памелу Иглесиас, — сказал Абдулла при виде семейного портрета в спальне "Белой Розы".

— Боже, — сказала Дженни, — а дом Обюссонов сгорел!

При виде полицейских мундиров в ратуше Ольга неожиданно заплакала.

— Что с тобой, девочка? — взволнованно спросила Маша.

Не ответив, Ольга выбежала.

— Ее отец работал в полиции Трои, — мрачно сказал Карло. — Что вы намерены делать дальше?

— На планету уже высадились спасатели. Будем искать, изучать, думать. Мы не сдадимся.

— А мы? Что будет с нами?

— Скоро к Эстабриону подойдет лайнер «Цинхона». Он заберет вас на Землю. А до тех пор с вами останутся охранные роботы и несколько членов нашего экипажа.

— А "Звездный Вихрь"?

— Крейсер сейчас нужен у Кампанеллы, понимаете?

— Да, конечно.

— Возьмите меня на Кампанеллу, — сказал Карло. — У меня там…

— Я тоже полечу, — сказал Абдулла.

Маша обняла их за плечи.

— Нет, храбрые мои мальчики. Возможно, вы еще вернетесь на родную планету. Но не в этот раз. Пойдемте, надо разыскать Ольгу.

— Она сейчас в оранжерее, — сказал Карло. — Будет лучше, если я пойду один.

— Тогда иди к ней прямо сейчас, сразу, — сказала Маша. — Ей это очень нужно.

Но сразу не получилось. В холле, у стены аквариума, стоял Артур и молча рассматривал подводных жителей. Был он все еще бледен, худ, замедлен в движениях.

— Здравствуй, Артур.

— Здравствуй, Карло. Если хочешь.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю. Никак.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Абсолютно ничего.

Артур посмотрел на ковылявшего по дну аквариума осьминога.

— Ты знаешь, что они способны к самоубийству?

— Осьминоги?

— Да.

— Нет, не знал. Как они это делают?

— Щупальца себе отъедают.

— Тебе плохо, парень?

— Нет. Мне никак.

— Значит, плохо.

— Нет. Мне не плохо и не хорошо.

— Разве это нормально?

— Нет, наверное.

— Что врачи-то говорят?

— Что скоро пройдет.

— Не веришь?

— Верю.

— Но?

— Мне было очень страшно умирать. Я не хочу еще раз это пережить. Зачем вы меня выкопали?

— Вот тебе раз…

Карло попытался взять его за руку, но Артур отстранился.

— Вы напрасно старались.

— Послушай, — сказал Карло, — впереди сотни лет жизни. Чего горевать?

— А зачем мы живем?

— Ну… интересно же.

— Интересно… Мне тоже было интересно. А сейчас — нет. Сейчас я вовсе не тот, что был раньше. Вы выкопали другого. Я не хочу им быть, я вообще не хочу быть, мне не интересно, понимаешь?

— Нет.

— Правда?

— Честное слово. Объясни.

Секунду Артур смотрел на него блестящими, горячечными глазами.

— Да. Наверное, это трудно понять, не побывав в гробу. Хорошо, я попробую. Вот когда мне было интересно жить, я очень любил яблоки. Сладкие, краснобокие, хрусткие, они так восхитительно пахли, что перед тем как съесть, я нюхал их до тех пор, пока еще различал запах. И ради этого удовольствия был способен делать многие вещи, которые делать не хотелось, понимаешь?

— Не совсем, — осторожно сказал Карло.

— Ну, мы все живем, потому что это приятно. Или, как ты говоришь, интересно. Так?

Карло кивнул.

— Значит, к жизни нас привязывают удовольствия. А еще страх умереть. Нас заставляют жить без спроса нашего мнения.

— Ограничение свободы выбора?

— Да. Вот осьминог тоже вынужден жить ради каких-то своих осьминожьих радостей. А потом должен переживать мучения осьминожьей смерти. Но ему легче, он об этом не думает. Что молчишь?

— Знаешь, я сейчас подумал, что без всех этих осьминожьих радостей разум, наверное, и не захочет жить. Скука.

Артур усмехнулся.

— Так что же, да здравствует обжорство и прочий эгоизм?

В нем проснулся скепсис, что радовало. Это уже не полное безразличие, мертвое безразличие. Одно то, что Артур продолжал разговор, давало надежду на переубеждение. Как бы смерть ни опустошила душу, в пятнадцать лет трудно отвергнуть жизнь. Карло решил подзадорить мальчика.

— Выходит, что так.

— Зачем же тогда нужна мораль? — сейчас же встрепенулся Артур.

— Как ограничитель. Все хорошо в меру.

— Хорошо для кого?

— Для всех в целом и для каждого в частности. Пойми, ты перенес тяжелое потрясение, твоя душа сейчас близка к стерильности. Но дай время, все восстановится. Впусти в себя простые чувства.